– Ну, значит, так тому и быть.

– Я считаю, это приносит ему пользу. Его привычки гораздо лучше тех, какими руководствовался в своей жизни мистер Вандербильт, Царствие ему Небесное.

– Мистер Вандербильт получал удовольствие от жизни, и вашему мужу стоило бы этому поучиться.

– Конечно, он заслужил отдых, но все же было бы лучше, если бы он воздерживался от… это, конечно, прозвучит неприятно – от чревоугодия. – Элис понизила голос и добавила: – Как бы то ни было, что случилось, то случилось. Теперь наша задача – справиться с последствиями.

– Раз уж вы упомянули о последствиях – сколько Корнель ожидает получить в наследство?

– Это последнее, о чем он думает!

– Вы в самом деле в это верите?

– По крайней мере, со мной он такие вопросы не обсуждал.

– Неудивительно – у вас и без того хватает забот.

Кроме Гертруды, у Элис теперь было четыре сына, и Корнель заботился об их будущем не больше, чем Уильям – о своем собственном. Оба были чересчур заняты делами вне семейного круга – в этом они походили друг на друга.

– Да, вы правы, я довольно сильно занята. Но ведь даже в печальные дни хочется привнести радость в свою жизнь. Должна вам признаться – я вновь в положении, спустя все эти годы.

– Вновь! А вы думали, что малыш Реджи будет последним! Господи. Уж не воспринимаете ли вы заповеди буквально?

– Заповеди?

– «…и сказал им Бог: Плодитесь и размножайтесь».

– Ах… Да, пожалуй. «Вот наследие от Господа: дети; награда от Него – плод чрева». Это из Псалмов, – сообщила она Альве. – Это ведь лучшее служение – получить его благословение и радоваться.

Альва была потрясена. Неужели Элис и Корнель верили, что каждый раз, когда он приходит к ней в постель, они служат Богу? Возможно, это их воскресный ритуал? Интересно, пока Корнель старался над ней, Элис чувствовала, как исполняется добродетели? Она его как-то поощряла? Нравилось ли ей то, что он делает? Может быть, ей даже было… приятно?

Что, если спросить ее прямо сейчас: «Вам нравится выполнять супружеский долг?» Неужели ей самой неприятно это делать из-за нечестивости? Всего-то три ребенка за десять лет брака. Получается, Альва не выполняла свой христианский долг. Очевидно, что она не хочет служить своему мужу, а значит, и самому Господу – какой из этого можно сделать вывод, кроме того, что она служит только себе?

Вместо этого Альва сказала:

– Представьте, вдруг ваши сыновья (не знаю, на каком числе вы остановитесь) будут сидеть у смертного одра Корнеля и ненавидеть друг друга потому, что им придется делить наследство.

Элис нахмурилась:

– Мне совершенно непонятна ваша реакция! Вообще-то я рассчитывала услышать поздравление.

– Я очень рада за вас. Но вам не кажется, что там сейчас происходит именно это? – Альва указала на закрытую дверь. – Конечно, никто не станет вести себя как дядюшка Си-Джей. Но такова человеческая природа, в особенности природа мужчины, – желать большего, стремиться попасть на вершину.

– Корнель не такой.

– Бросьте. Ваш дом построен именно здесь, потому что он стремился получить лучшее место на Пятой авеню.

– Но дом миссис Джонс расположен более выгодно. – Элис указала на северо-западный угол Пятьдесят восьмой улицы.

– Просто ему не удалось договориться с миссис Джонс о сносе. К тому же ее дом гораздо меньше вашего и скромнее. Она дополнительно снимает жилье, но, насколько мне известно, никогда не жаловалась на размеры своего дома.

Альва и не заметила, что говорит слишком громко. Девочки внимательно наблюдали за ними. Она спокойно улыбнулась и заверила:

– Прошу вас, не принимайте это близко к сердцу. В том, что ваш дом стоит на Пятьдесят второй улице, нет ничего зазорного.

– Да, тетушка Альва, ваш дом просто прелесть. Мне он очень нравится, – подхватила Гертруда.

– Почему они так долго не выходят? – поинтересовалась Консуэло. – Я уже проголодалась.

– И почему нам туда нельзя? Почему всеми деньгами распоряжаются мужчины? – отозвалась Гертруда.

– И правда. Хотя не всеми – я думаю, ваш дедушка завещал немалую сумму своим дочерям.

– Почему тогда они не там?

Элис сделала попытку вмешаться:

– Гертруда, существуют определенные правила…

– Всем управляют мужчины, – заявила Гертруда. – Мальчики потом смогут работать с папой, а я – нет, даже если очень захочу, даже если у меня все будет лучше получаться. Это нечестно.

Элис возразила:

– Но ведь и мы выполняем работу – она отличается от того, что делают мальчики, но она больше подходит женщинам. Гертруда, я хочу послушать стихотворение Гёте, которое ты выучила на прошлой неделе. Встань, пожалуйста.

Насупившись, Гертруда поднялась и рассказала стихотворение на немецком. Элис сказала:

– Очень хорошо. Консуэло, теперь ты расскажи его на английском.

Консуэло неуверенно взглянула на мать. Альва подбодрила ее:

– Ну же, не бойся.

Дочь не желала подниматься.

– Я не помню его целиком, – ответила она кротко.

– Не помнишь? Но ты ведь переводила его на прошлой неделе.

– Оно было записано.

Гертруда взяла Консуэло за руку и предложила:

– Давай поднимемся в мою спальню и там его повторим.

– Прекрасное решение, – поддержала Альва, не дав Элис возможности выступить против. – Ступайте. Вас позовут к ужину, когда наши мужчины наконец наговорятся.

Девочки вышли из комнаты, и Альва сказала:

– Надеюсь, роды пройдут легко, и у вас появится здоровый и покладистый ребенок, которого не будут волновать результаты совещания, продолжающегося за этой дверью.

После чего обе сделали вид, что погрузились в чтение, ожидая мужчин. Альва поспорить была готова, что Элис, как и она сама, от волнения не может прочесть ни строчки – слова на странице превращались в ряды бессмысленных знаков, в голове возникали бессмысленные цифры. Восемь лет назад она тоже пыталась что-то рассчитать, и хотя суммы тогда были значительно меньше, их величина с трудом помещалась в голове. Что уж говорить о сегодняшнем вечере.

Наконец двери библиотеки распахнулись. Первым вышел Джордж – его щеки, уши и шея горели пунцовым. Он прошагал мимо женщин, не сказав ни слова. За ним проследовали братья, призывая его остаться. Спустя мгновение Альва услышала, как хлопнула тяжелая входная дверь.

Когда все вернулись, она подошла к мужу со словами:

– Ради бога, объясни, что…

Уильям покачал головой:

– Он оскорблен.